Книга Черный крестоносец, страница 377 – Алистер Маклин

Лошадь, Боуман это чувствовал, настолько выбилась из сил, что вот-вот готова была упасть. Вся в поту, в клочьях пены, тяжело дышавшая, она испытывала ту же усталость, что и сидевший на ней всадник. В двухстах ярдах впереди лежал тот самый островок зелени. Глядя на него, Боуман поймал себя на нелепой мысли: до чего приятно было бы в мирный летний денек там поваляться в тени. И вдруг задался вопросом: почему он еще не сдался на сомнительную милость своих преследователей, тем более результат погони так же очевиден, как и сама смерть. Ответ не заставил себя ждать: он бы сдался, только не мог решить, как это внешне обставить.

Боуман снова повернул голову. Пятеро всадников, скакавших позади, выстроились полумесяцем, причем передние отставали от него не более чем на десять ярдов. Он опять уставился на полосу зеленой травы не более чем в двух десятках ярдов впереди; Боуману вдруг стало понятно, что Черда вряд ли сможет промахнуться на таком расстоянии. По всему выходило, что, когда эти пятеро вернутся к своим фургонам, Боумана с ними уже не будет. Еще один брошенный взгляд назад заставил его удивиться: вся пятерка натянула свои поводья, и при этом довольно резко. Что-то пошло не так, понял Боуман, катастрофически не так. Только он задумался над этой загадкой, как лошадь под ним без всякого предупреждения остановила свой бег – скакала и сразу встала. Лошадь остановилась, а Боуман – не успел. Сидя в седле вполоборота, он оказался совершенно не готов к столь резкому торможению и, беспомощно размахивая руками, перелетел через голову лошади и приземлился прямиком на зелень травы.

По идее, такое падение могло вышибить из него дух, в худшем случае – сломать ему шею. Была, конечно, надежда не сильно покалечиться и отделаться синяками, но даже этого не случилось; зеленая травка оказалась далеко не тем, чем представлялась издалека. Боуман не расшибся, не отпружинил, не покатился: он с громким хлюпаньем ухнул в мягкую, амортизирующую, поглощающую удары среду. И тут же начал медленно в нее погружаться.

Цыгане подвели своих лошадей ближе и, выстроившись в ряд, оперлись о луки седел и бесстрастно наблюдали за его погружением. Боуман успел принять вертикальное положение (хоть и с легким наклоном вперед), провалившись по пояс в убийственную трясину зыбучих песков – в каких-то четырех футах от твердой почвы. Он отчаянно тянулся к ней, но у него ничего не получалось. Цыгане восседали на своих лошадях совершенно неподвижно; ледяное спокойствие на их лицах ужасало и говорило о том, что никакого снисхождения к преследуемому не будет.

Боуман погрузился уже по пояс. Быстро осознав, что судорожная борьба ни к чему хорошему не приведет, он попытался применить тактику медленных осторожных гребков. Погружение чуть замедлилось, но не прекратилось: неумолимость засасывающего действия зыбучих песков ужасала не меньше, чем лица наблюдателей.

Боуман поднял взгляд на пятерых цыган в седлах. Их бесстрастие уже испарилось. Черда налепил на губы довольную улыбочку, которую наверняка приберегал как раз для подобных случаев. Сёрл медленно, непристойно облизывал губы. Взгляды всех были прикованы к лицу Боумана, но, если утопающего и посещала мысль позвать на помощь или попросить о пощаде, догадаться об этом не позволяло отсутствие на его лице каких бы то ни было эмоций. Такая мысль его и вправду не посещала. Страх он познал на крепостных стенах Ле-Бо и на арене для боя быков в «Мас-де-Лавиньоль», но здесь и сейчас страха не было и в помине. В двух упомянутых случаях у него сохранялся шанс, пусть и ничтожный, выжить – там все зависело от его собственной находчивости, координации рук и глаз; здесь же все его с трудом добытые знания, опыт и мастерство, его исключительные рефлексы и физические данные были бесполезны – выбраться из зыбучих песков никому не под силу. Это был конец, и Боуман принял его как неизбежность.