Книга Последнее дело Холмса, страница 70 – Артуро Перес-Реверте

– Быть может, – сказал я со вздохом, – надо пересмотреть нашу концепцию невероятного. И «литературного».

Испанец в задумчивости сморщил лоб:

– В детективе содержатся три классические тайны: кто виноват, как он это сделал и зачем. Зачем и кто, как правило, особенного значения не имеют, потому что в настоящем романе-загадке и автора, и умного читателя по-настоящему интересует, только как это сделано.

– Но даже и в этом случае, – возразил я, – нам иногда подстраивают ловушки. Не вы ли сами вчера сказали: когда кажется, что преступление нельзя раскрыть, это лишь потому, что автор опустил какие-то важные подробности.

– Ну это же естественно. В противном случае есть риск, что читатель раскроет дело раньше, чем сыщик. – Он устремил на меня взгляд, который принято называть «пронизывающим». – Разве не так?

– Разумеется, – согласился я после краткого раздумья.

– А мне, выступающему в данном случае под именем Фрэнк Финнеган, это пришло в голову, когда я сочинял одну такую книжку. Искренность писателя может навредить его действенности.

Меня позабавила эта мысль.

– Детективщик должен быть немного жуликом?

– Конечно… И даже в большей степени, нежели сам злоумышленник.

– Для того, кто умеет слышать, – ответил я, – ложь иногда оказывается важнее, чем правда.

Он помедлил с ответом и наконец сказал:

– В этом-то все дело.

Я еще раз обстоятельно оглядел все, что было на столе. Если не считать пепельницы с окурками и полусгоревшими спичками, там не было ничего примечательного: ножницы, нож и журнал, на который указывала рука покойника. Раньше я старался, соблюдая протокол осмотра места происшествия, не дотрагиваться до обложки, где могли оставаться отпечатки чьих-то пальцев – на что надежды, впрочем, было мало, – но теперь это стало не важно. Теперь никто не удивится, обнаружив мои отпечатки.

Я взял журнал.

На обложке этого «Зефироса», закрывшегося одиннадцать лет назад, Алан Лэдд с пистолетом в руке защищал Филлис Кэлверт в монашеском одеянии, и этот снимок был для своего времени весьма вызывающим: я вспомнил, что фильм назывался, кажется, «Свидание с опасностью» или как-то в этом роде. А на задней сторонке Джейн Расселл в целомудренном купальнике «Янтцен» демонстрировала бесконечные ноги.

– Что-нибудь интересное? – спросил Фокса, видя, как я листаю страницы.

«Нет», – хотел ответить я, однако потерял дар речи, – впрочем, это легкое преувеличение. На развороте внутри было напечатано интервью, иллюстрированное черно-белыми фотографиями. Греческого я не знаю, но понять заголовок было нетрудно: «Хопалонг Бэзил снимается в новом фильме о Шерлоке Холмсе». На всех снимках в роли великого сыщика был запечатлен я с трубкой в зубах.

– Ватсон, перед нами холодный и жестокий ум, – сказал я, когда сумел сделать вид, что оправился от удивления. – И у меня такое впечатление, что убийцу все происходящее очень забавляет.

Казалось, ангел смерти кружит над отелем – окна были закрыты, шторы задернуты так, чтобы снаружи проникала лишь узкая полоска света. Мы двигались медленно и говорили тихо, словно боясь пробудить силы зла, дремлющие в этом доме. Мы все, постояльцы и прислуга, собрались в читальне, и всякий раз, когда я делал паузу, обдумывая, что сказать дальше, воцарялась полнейшая, можно сказать – давящая тишина. Слушатели смотрели на меня или переглядывались тревожно и подозрительно. Судя по всему, на острове Утакос мы были единственные живые существа – Пако Фокса, Веспер Дандас, Пьетро Малерба и Нахат Фарджалла, супруги Клеммер, Рахиль Ауслендер, Жерар, Спирос и Эвангелия. Ну и я, разумеется.