Книга Летний сад, страница 468 – Полина Саймонс

Но здесь, в этом раю, не было ничего такого; здесь были вещи, напоминавшие скорее холмы чистилища, чем луга безмятежности. Ад. Какофония грохота и мерзких звуков: хлопают двери, скрипят оконные рамы, топот бегущих ног… Что-то волокут со скрежетом по линолеуму, падают металлические подносы, что-то льется, громкие голоса сопровождают все, исходя из раздраженных горл, разочарованные: «Ох черт! Вы что, не можете хотя бы смотреть, куда идете? Сколько раз вам говорить! Посмотри, что наделали! Кто, черт побери, будет вот это убирать?» Пронзительный писк летучих мышей.

Он не мог пошевелиться. Не чувствовал никакого вкуса. Не мог открыть глаза. Мог только обонять и слышать. И его слух и обоняние говорили ему, что он вовсе не в садах Эдема. Что с ним случилось? Он был беззащитен и проклят навеки, обречен слышать грубую ругань над подкладным судном. Может, где-то рядом были и кактусы чолья? Может, стоило бы воткнуть их колючки в горло тех, кто ругался из-за того, кто должен убирать то или другое? Был ли это его Храм Судьбы? Может, он уже похоронен с королями и героями?

А потом – ох нет! Это не прекратилось. Еще больше шума, только теперь это резкий спор. Александр вздохнул; качаясь на волнах реки Стикс, он греб к перекрестку между миром живых и миром мертвых. Ему хотелось сказать всем, чтобы они заткнулись, черт побери! Этот спор звучал так близко, почти рядом с ним.

Ему хотелось открыть глаза. Почему он не может видеть в своем загробном мире? Он не может видеть, ох, но как же отчетливо он все слышит!

– Кома, говорю же! Я понимаю, вы расстроены, и мне очень жаль, но он в коме! Глубокое и продолжительное состояние бессознательности, очень похоже на то, что мозг умер, это устойчивое вегетативное состояние, вполне обычное после таких тяжелых ранений, как у него, да еще в комплексе с кислородным голоданием! Кома! Мы делаем для него все, что можем, чтобы поддержать. Я не знаю, кем вы себя вообразили, но совершенно ни к чему твердить, что мы делаем недостаточно!

– А вы делаете достаточно? Да вы ничего не делаете! – пронзительно звучал чей-то голос.

Ох.

Этот голос, гневный, громкий, расстроенный, вовсе не был скрипучим и противным.

– Прежде всего, это не кома! Это первое. Может, вам легче злоупотреблять вашими медицинскими привилегиями, делая вид, что он здесь получает помощь, но я вам скажу прямо сейчас: вы понятия не имеете, с чем столкнулись!

– Он в коме! Он был под моим наблюдением неделю в Сайгоне. А вы здесь каких-то пять секунд! Я видела тысячи таких, как он. Я тридцать лет этим занимаюсь! У него пульс сорок ударов и почти отсутствует кровяное давление!

– Пульс сорок, вот как? А вы смотрели на этого пациента? Вы поднимали на него взгляд хотя бы раз в день или за последние семь дней, интересовались, как он выглядит? Пульс сорок, говорите?

Александр почувствовал, как его руку обхватывает и приподнимает маленькая теплая рука, а потом снова кладет на кровать.

– Вы когда в последний раз к нему прикасались? Сейчас у него пульс шестьдесят два! И, даже не надевая браслет, могу сказать просто по виду его кожи, что давление у него не сорок на шестьдесят, как вы тут болтаете и рисуете на этой вашей диаграмме, а семьдесят на пятьдесят пять! Это не коматозный пациент! Вы хоть в школу-то ходили?