Онлайн книга «Летний сад»
|
Александр не шевелился. Он попытался подвигать пальцами рук, ног, языком. Что-то медленно дало ему понять, что он жив. Просто некий маленький знак перед тем, как он открыл рот. Слышал ли он ее голос просто у себя в голове? Какие-то общие воспоминания? Она что-то ему говорит, вроде как «не беспокойся»? Старается утешить его словами? Он не знал. Он так не думал. Он боялся шелохнуться, потому что она не двигалась. Она просто сидела, глядя на него, даже не моргая. Ему пришло в голову, что он, возможно, и не открывал глаз, может, ему это лишь снится, а его глаза по-прежнему закрыты? Вряд ли они могли быть открыты, потому что она никак на это не отреагировала. И он снова их закрыл. И в то же мгновение услышал… – Мам, смотри! Папа моргает! Его глаза резко открылись. Перед ним стоял Паша, серьезно вглядываясь в его лицо. Наклонившись, он поцеловал Александра в щеку: – Папа? Ты моргаешь? Из-за Паши высунулась светловолосая голова. На лице сияли прозрачные зеленые глаза. Это был Гарри. У него появились новые веснушки. Он наклонился и поцеловал Александра в нос, в щеку… – Мам, тебе надо снова его побрить, у него уже борода отрастает. Но он сегодня не такой бледный, тебе не кажется? Маленькая рука легла на его щетину, потерла ее. Гарри поднял десантный нож Александра, поднес к его лицу; стальное голубоватое лезвие блеснуло, а Гарри сказал: – Па, я никогда не видел ничего настолько острого! Я мог бы сам тебя побрить этим. Потрясающий нож! Это такой воткнули тебе в ногу? Знаешь, он настолько острый, что царапает твою железную кровать! Я после обеда нацарапаю на ней твое имя! Послышался новый шум, ворчание, появилась еще одна маленькая голова, на этот раз куда ближе к полу, не над ним, но старавшаяся приподняться, – светлые волосы, карие глаза, круглое личико… – Папуля, я обрезала волосы, чтобы стать похожей на тебя и мальчиков! Мамуле это не понравилось. Но тебе нравится, папуля? Теперь Александр пошевелился. Его пальцы шевельнулись, и его рука шевельнулась, и он поднял ее и коснулся трех голов перед собой. Он погладил их, провел правой ладонью по их глазам, и носам, и волосам неловко, как медведь. Они замерли, склоняясь под его рукой. Головы были теплыми. Чистыми. У Гарри на щеке был маленький черный шов. Паша носил очки. Дженни действительно очень коротко постриглась, – видимо, она слишком много времени проводила с братьями, это доказывал синяк на ее виске. Александр открыл рот, откашлялся, набрал воздуха в легкие (или в легкое? Был ли он теперь как тот чертов Успенский с одним легким?) и пробормотал: – Энтони? – Я здесь, па. Голос прозвучал слева. Александр повернул голову. Энтони, в джинсах и темном пуловере, с отросшими волосами, чисто выбритый, без синяков, сидел на стуле по другую сторону койки. Александр облегченно моргнул, и в одно краткое мгновение в его уме ласточкой пронеслось: «Милый Боже, прошу, может, все это было сном, может, ничего и не случилось, это сны, мои и Энта, вся наша жизнь, пещеры, горящие джунгли, побег и что-то еще, очень плохое, но теперь я открыл глаза, и, возможно, все в порядке, и Энтони в порядке…» Но мгновение миновало. И ласточка умчалась. Миллион мгновенных решений, мгновений выбора, миллион кирпичиков, и шагов, и расставаний, и действий, начавшихся с жизни его отца, с жизни его матери, с их путешествия через голубые Альпы из Парижа в Москву в декабре тысяча девятьсот тридцатого года, с деньгами его матери, тщательно спрятанными в ее чемоданчике, спрятанными от Гарольда, которого она любила, которому верила, но все же – все же втайне везла с собой десять тысяч американских долларов, просто на всякий случай, для ее единственного сына, для ее единственного Александра, на которого она надеялась и которого любила больше всего на свете. Путешествие из Парижа в Москву… И теперь, сорок лет спустя, прекрасный сын Александра сидел на стуле, и у него не было руки. |