Книга Татьяна и Александр, страница 212 – Полина Саймонс

Сумей он найти способ спастись, спасся бы. Но он не спасся. Будь он жив, она получила бы от него весточку.

Но весточки не было.

– Это лишь начало твоей жизни, Татьяна, – говорит он ей. – Пройдет триста миллионов лет, и ты по-прежнему будешь здесь стоять.

– Да, – шепчет она. – Но не с тобой.

Родина, 1945 год

Поезд останавливался один, два, пятнадцать раз по пути – по пути куда? Александр сказал Успенскому, что они узнают, когда настанет их черед. Но они не узнали. Пересадки с поезда на поезд всегда происходили глубокой ночью. Гремя цепями по рельсам, поднимаясь на металлические ступени, Александр воспринимал все это как галлюцинацию. Он с трудом доползал до деревянных нар и закрывал глаза.

Поезд вез Александра на восток. Вагон сотрясал тела закованных в цепи мужчин, возвращающихся с войны на родину. Александр с Николаем хлебали из одного котелка похлебку, расплескивающуюся при каждом торможении состава.

Поезд шел по равнинам и лесам, по мостам над Эльбой.

Александр прикрыл лицо согнутой рукой. Кама подо льдом. В темноте он видит перед собой ее смеющееся веснушчатое лицо.

Поезд мчится по горам, мимо сосен, мха и каменных пещер с сокровищами.

Дни и ночи, ночи и дни, меняющиеся фазы луны, а они все еще не приехали.

На завтрак и ужин у них похлебка. Ночью в вагоне холодно. Вокруг них обширная Северо-Германская низменность.

Он спит. Ему снится она.

Она с криком просыпается и садится в кровати, отталкивая что-то от себя. Александр, осовелый ото сна, тоже садится чуть сзади.

– Таня, – говорит он и берет ее за руку.

Явно напуганная и рассерженная, она с поразительной силой вырывается и, даже не оборачиваясь, бьет его сжатым кулаком прямо в лицо. Не готовый к этому, он не успевает и пошевелиться. Его нос прорывается, как плотина. Сон как рукой сняло. В тревоге за нее он хватает ее за руки, на этот раз крепче, и произносит громким проникновенным голосом:

– Таня!

Все это время кровь из его носа струится по губам, подбородку и груди. Сейчас середина ночи, и яркая голубая луна освещает избу, и ему виден ее обнаженный силуэт и черные капли, падающие на белую простыню. Татьяна тяжело дышит.

Наконец она приходит в себя, переводит дух и начинает дрожать. Он понимает, что лучше отпустить ее руки.

– О, Шура, ты не поверишь, что мне сейчас приснилось. – Повернувшись к нему, она охает. – Господи, что с тобой случилось?

Александр сидит и держится за переносицу.

Татьяна перепрыгивает через него, соскакивает с кровати, бежит за полотенцем, снова залезает в постель и садится у стены, притягивая его к себе:

– Иди сюда, иди сюда скорее!

Она кладет его голову себе на колени, чуть приподнимая, и зажимает ему нос полотенцем.

– Здорово, – говорит Александр, – но я не могу дышать.

На минуту он поднимается, сплевывает кровь и опять ложится к ней на колени, чуть отодвигая полотенце ото рта.

– Прости, милый, – шепчет Таня. – Я не хотела, но ты не поверишь, какой сон мне приснился.

– Наверное, ты застукала меня с другой женщиной, – предполагает Александр.

– Хуже, – отвечает она. – Ты живой, но неподвижный лежал передо мной, и тебя скармливали мне кусок за куском. Они…

– Кто они?

– Я не видела их лиц. Они завели мне руки за спину, и один отрезал мясо с твоего бока и запихивал мне в рот.

– Ты ела меня живьем? – спрашивает он, глядя на нее.