Книга Татьяна и Александр, страница 213 – Полина Саймонс

Она ловит ртом воздух. Александр поднимает брови.

– Одного куска твоего бока… – она дотрагивается до места под правым ребром, – не хватало.

– Откуда ты знаешь, что я был живой?

– У тебя двигались только глаза: мигали, умоляли меня о помощи. – Она зажмуривается. – О господи!..

– Значит, ты помогла мне, врезав своим обидчикам?

Она кивает, глядя на него затуманенными глазами:

– Что я натворила?

– Наверное, сломала мне нос, – беспечно произносит он, и Таня плачет. – Шучу я. – Он тянется к ней. – Шучу, Тата. Это всего лишь носовое кровотечение. Через минуту остановится.

Александр замечает смущенное выражение ее лица. Остатки сновидения притаились в ее стиснутой челюсти, напряженных мышцах лица.

– Я в порядке, – говорит он.

Он поворачивает голову, целует ее в грудь и прижимается к ней щекой, она в это время одной рукой сжимает ему переносицу, а другой гладит по волосам.

– Ты был живой, – шепчет она, – и тебя по кускам скармливали мне. Понимаешь?

– Прекрасно понимаю, – отвечает Александр. – И чтобы доказать это, я истекаю кровью.

Татьяна целует его в голову. Вскоре кровотечение останавливается.

– Пойду вымоюсь. Завтра займемся простынями.

– Постой! Не ходи. У меня есть чем тебя отмыть. Спускайся. Можешь спуститься? У нас в доме есть вода. Хочешь, помогу? Вот, держись за мою руку.

– Таня, – говорит Александр, держась за ее руку, спрыгивая с кровати и забираясь на приступок печи. – У меня всего лишь из носа идет кровь. Я не умираю.

– Нет, завтра ты весь будешь в синяках. – Она смачивает небольшое полотенце и осторожно смывает кровь с его лица, шеи и груди. – Я опасна, – бормочет она. – Посмотри, что я с тобой сделала.

– Гм… Надо сказать, я никогда раньше не видел тебя такой буйной. На войне я встречал людей, когда в таком состоянии их сила многократно увеличивалась.

– Прости. Ну вот, теперь ты чистый. Пусть я не приснюсь тебе в дурном сне, Шура, ладно?

– В котором ты лежишь передо мной и я пожираю тебя? – с улыбкой спрашивает он. – Это был бы кошмарный сон.

– Ни в этом, ни в любом другом. Забирайся сюда. Тебе помочь?

– Я справлюсь.

Она говорит, что сейчас придет, и уходит, минуту спустя вернувшись с полотенцем, смоченным в холодной воде ночной Камы.

– Вот, положи это, чтобы не было отека. Возможно, завтра ты не будешь таким уж черным и синим.

Он ложится на спину, закрыв лицо холодным полотенцем.

– Я не могу спать в таком виде, – приглушенным голосом говорит он.

– Кто тут собирается спать? – (Он слышит ее голос, чувствует, как она опускается на колени между его ног и стонет.) – Что мне сделать, чтобы загладить свою вину? – спрашивает она.

– Не могу ничего придумать…

– Не можешь?

Она мурлычет, гладя его тонкими пальцами, дыша на него теплым дыханием. Он у нее во рту, а лицо его прикрыто влажным полотенцем.

Состав остановился, их вывели и построили в колонны у небольшого полуразрушенного здания станции. Александр был в сапогах, но теперь понял, что надел не свои сапоги, слишком маленькие. Заключенные стояли в темноте на нетвердых ногах, едва освещенные мигающим прожектором. Лейтенант охраны извлек из конверта лист бумаги и высокопарно огласил ее содержание, говорящее о том, что семьдесят стоящих перед ним человек обвиняются в преступлениях против государства.

– О нет! – прошептал Успенский.