Книга Татьяна и Александр, страница 263 – Полина Саймонс

Разве не останется она в вечности молодой, в белом платье с красными розами, с рассыпанными по плечам золотыми волосами?

Она будет гулять поздним вечером в Летнем саду по дорожкам, вдоль которых перед ней выстроятся призрачные скульптуры, а потом она побежит, и волосы ее будут развеваться, а на лице расцветет улыбка.

В вечности она будет все время бежать.

Татьяна думала о Ленинграде, о белых ночах, о величественной Неве с перекинутыми через нее мостами. Вот она стоит перед Медным всадником, за ним поднимается громада Исаакиевского собора, маня своей колоннадой, своими балюстрадами, с кованой решеткой вокруг основания купола, где они когда-то стояли – целую вечность назад, – вглядываясь в черную ночь, ожидая, когда их поглотит война.

И она их поглотила.

Татьяна сидела в полном недоумении.

Она чувствовала, как что-то внутри у нее оборвалось.

Неужели все это время шел дождь и она даже не заметила?

Татьяна легла на скамью, не обращая внимания на дождь.

– Сестра Баррингтон!

Она открыла глаза. Каролич помог ей подняться.

– Если вам нехорошо, я с радостью провожу вас в дом. Можете отдохнуть. Можем посетить лагерную тюрьму и оставшиеся бараки в другой раз. Нет никакой спешки.

Татьяна встала.

– Нет, – возразила она. – Пойдемте в тюрьму сейчас. Там много заключенных?

– Тюрьма размещается в трех флигелях, два из них закрыты, а действующий заполнен наполовину. – Он сплюнул. – Они постоянно нарушают правила. Не подчиняются приказам, не приходят на перекличку или, хуже того, пытаются сбежать. Казалось бы, должны были бы извлечь уроки.

В тюремный флигель был только один вход, служивший и выходом, охранявшийся мужчиной с автоматом, прислоненным к стене. Охранник сидел на стуле и играл в карты сам с собой.

– Как обстановка сегодня, ефрейтор Петров?

– Сегодня спокойно, – сказал ефрейтор, привстав и отдавая честь.

Он улыбнулся Татьяне, но она не улыбнулась в ответ.

По бокам длинного коридора, пол которого был покрыт опилками, размещались камеры. Они осмотрели пять первых камер.

– Сколько заключенных здесь содержится? – спросила Татьяна.

– Около тридцати, – ответил Каролич.

В шестой камере мужчина потерял сознание, и Татьяна сунула ему под нос нюхательную соль. Каролич пошел открывать камеру номер семь. Заключенный из шестой очнулся. Татьяна напоила его водой и вышла в коридор.

Из-за двери седьмой камеры послышался насмешливый голос Каролича:

– Как прошло утро у моего любимого зэка?

– А пошел ты! – последовал ответ.

У нее подкосились колени.

Татьяна вошла в длинную и узкую камеру с ведущими вниз ступеньками, и на соломе под крошечным оконцем, через которое едва проникал свет, в шести метрах от нее лежал Александр.

Камера словно пульсировала тишиной. Эти импульсы падали на лицо и плечи Татьяны. У нее перехватило дыхание, жжение внутри остановилось, сердце тоже остановилось. Она стояла и смотрела на бородатого худого мужчину в наручниках, темных штанах и пропитанной кровью белой рубашке. Выронив сумку, она прижала руку ко рту, пытаясь сдержать мучительное рыдание.

– О-о-о, понимаю. Это самый тяжелый наш случай, медсестра, – сказал Каролич. – Гордиться тут нечем, но мы ничего не можем с ним поделать.

Когда открылась дверь и в камеру проник свет, Александр спал. Скорее, думал, что спит. Глаза у него были закрыты, и он дремал. Он не ел два дня, он терпеть не мог еду, оставляемую ему на полу камеры, как собаке, но все же собирался поесть.