Книга Татьяна и Александр, страница 265 – Полина Саймонс

Как только он вышел, Татьяна едва слышно прошептала:

– Шура…

Александр застонал. Татьяна дотронулась до его дрожащей руки, придвинулась ближе и положила обе ладони на лицо Александра. В этот момент вернулся Каролич.

– Ну как он? – спросил Каролич. – Вот ваша сумка. У вас здесь несколько тюбиков зубной пасты. Зачем вам носить с собой зубную пасту?

– Это не зубная паста, – с трудом заставив себя убрать руки, сказала она. – Это морфий. – Сможет ли она говорить нормально, сидя так близко к Александру? – Что с ним произошло? – спросила она, дотрагиваясь до груди Александра, под ее ладонями билось его сердце. – У него на голове необработанная рана. Нам понадобится вода, мыло и бритва. Я промою рану и перевяжу, но сначала надо его напоить. Дайте мне мою фляжку, пожалуйста.

Александр продолжал неподвижно лежать у стены, не сводя глаз с Татьяны, избегавшей его взгляда. Она поднесла фляжку к его губам. Запрокинув голову, он стал пить. У нее тряслись руки, и она выронила фляжку.

Лейтенант заметил это.

– Вы в порядке? – спросил он. – Не слишком ли травмирующее зрелище для вас? Похоже, вы не приспособлены для подобной работы. Вы кажетесь такой… хрупкой.

Не ответив ему, Татьяна попросила:

– Лейтенант, не могли бы вы принести большое ведро воды, желательно теплой, для раны на голове, мыло, шампунь и одну из аптечек из джипа?

– Да, но выйдите из камеры. Вам нельзя оставаться одной с заключенным. Вспомните, что с вами случилось вчера. Это небезопасно.

– Он в наручниках. Все будет нормально. Идите, но поторопитесь. У нас еще много дел.

Едва Каролич вышел, как Татьяна прижалась лбом к голове Александра.

– Господи, не может быть! – прошептала она по-русски. – Это не можешь быть ты!

Она почувствовала, как он задрожал. Татьяна склонилась над ним. Глаза Александра были закрыты.

Оба замерли, не двигаясь и не разговаривая.

Она застонала. Слов не было, хотя в душе она рыдала, и кричала, и сетовала на жестокую судьбу, и печалилась, но в своей печали злилась и чувствовала себя такой потерянной. И вот она прижималась лицом к его окровавленной темной голове не в силах произнести ни слова. Стоны, да. Жалкие крики, да. Не молчание, но и не реальные слова.

Стоя на коленях рядом с ним, чуть шевеля губами, Татьяна прошептала:

– О-о-о, Шура… – и, закрыв лицо трясущимися руками, заплакала.

– Таня, ну перестань!

Согнувшись пополам, она часто задышала и, чтобы успокоиться, уткнулась лицом в его запятнанную кровью рубашку.

– Как ты жила, Таня? – срывающимся голосом спросил Александр.

– Хорошо, хорошо. – Она сжала его закованные в цепи руки.

– А как там… – Он осекся. – Как там… ребенок?

– Да, у нас сын.

– Сын… – Александр шумно выдохнул. – Как ты назвала его?

– Энтони Александр. Энтони.

Глаза Александра наполнились слезами, и он отвернулся.

Татьяна пристально смотрела на него, приоткрыв рот.

– Это действительно ты? Скажи, что это ты, пока я еще соображаю.

Она никогда не видела его таким исхудавшим, даже в худшие дни ленинградской блокады.

– Александр… – прошептала она и моргнула.

Одна щека не выбрита. Пена на щеках. И она держит зеркало между грудями.

Снова моргнула. И пробежала пальцами по его бороде, губам. Он целовал ее пальцы.

– Татьяна… – шептал он. – Таня…

– Что с тобой тогда случилось? Тебя арестовали, да?

– Да.