Книга И всюду слышен шепот Тьмы, страница 22 – Джой Моен

– Apa^[9], прошу, ты обещал мне! Ты сам рассказывал мне о нашем клане, именно из-за твоих слов я решила связать свою жизнь с археологией, пожалуйста, мне нужно знать больше…

– Это не наш клан, а мой! Ты не принадлежишь клану Такка, Зоэ-Моник, ты наша дочь, моя и Элайн! Мы – свободные существа. Клана Такка больше не существует, и я рад, что ты не знаешь, как именно мы существовали в нем, я рассказывал только хорошее потому, что хотел помнить лишь его, но, начав копать глубже, можно найти то, с чем не под силу справиться. Не знаю, почему ты так стремишься разбередить старые раны, но молю, Моник, остановись сейчас. Именно благодаря этой странной одержимости мы с твоей мамой решили прекратить подкармливать интерес к клану Такка. Я обещал тебе поискать бабушку и деда, и я сдержу слово, но не проси ничего большего, это невозможно.

Каждое слово хлестало плетью по лицу и душе, заставляя их нещадно гореть от боли. Укол совести и стыда, словно раскаленный меч, прошел сквозь тело, расплавляя разгоряченную плоть. Изменил бы отец свое мнение, знай правду? Но правда была в том, что Моник не могла ее поведать. Эгон Гобей, отдав половину души любимой, лишился большей части способностей и на удивление был тому рад. Он не смог бы помочь, даже если бы захотел.

Мужчина чертыхнулся про себя, он знал, эти слова были ложью, но не ведал, что еще сказать, чтобы переубедить дочь.

Зоэ-Моник сжалась, обняв себя за плечи, кутаясь в шерстяную кофту, ощущая себя меньше микроба в и без того скромном пространстве лавки.

Эгон не считал ее причастной к клану, и это причиняло почти физическую боль. Девушка росла на байках и легендах о таинственном клане теней, мнила себя законной его частью, важной частью отца, и именно это чувство, как ничто иное, делало ее ближе к Эгону. Стыд сменился злостью от несправедливости, но при взгляде на отца Моник испытала и горечь сожаления.

Вампир молча смотрел в сторону лавки, потирая шею. Может быть, он силился придумать, как сгладить острые углы, но слова никак не шли с языка. «Была бы здесь Элайн, она бы нашла способ все исправить», – набатом била мысль в голове мужчины, в то время как его дочь надеялась, что матушка об этом не узнает вовсе. Вынести разочарование и в глазах Элайн сейчас было бы девушке не под силу.

– La fille^[10]… – начал было Эгон, но девушка перебила, не глядя на отца, спросив хриплым голосом:

– Давай купим свежих цветов матушке по дороге домой?

* * *

Ярко-красные маки напоминали юбки загадочных и далеких танцовщиц, замеревших в ожидании аплодисментов, и стояли теперь посередине еще не накрытого к ужину обеденного стола. Моник Гобей большим и указательным пальцами сжала нежный лепесток, будто боясь причинить боль, кончиком ногтя она подчерпнула черные семечки из центра цветка и облизнула приятно пахнущий мак.

Элайн занялась готовкой, изредка поднимая голову и улыбаясь словам супруга, который увлеченно делился хорошими новостями, рьяно жестикулируя. Ужин притягивал ароматами, но Моник, несмотря на пустоту в желудке, была не голодна. При одной только мысли о еде нутро сворачивалось узлом. В молитве разум Моник тоже молчал, все, что она могла попросить у Господа, не смог бы выполнить даже Всевышний.

– Что-то вы притихли.

Ни супруг, ни дочь не прокомментировали слова Элайн, только Эгон, посмотрев на дочь, пожал плечами.