Книга Роза, что Изменила Графа: История Попаданки, страница 105 – Виктория Павлова

Две слезинки упали на его кожу, прежде чем я осторожно выскользнула из его объятий.

Холодный пол хижины обжег босые ноги. Я оделась в темноте, нащупывая шнуровку платья дрожащими пальцами. На столе лежала тетрадь и чернильная ручка — та самая, что он нашел под кроватью.

Я оторвала чистый лист.

"Теодор," — начала писать.

Чернила расплывались — от слез или от дрожи в руках, я не знала.

"Я ошиблась. Я люблю Каспиана и всегда буду его любить. Я не хочу прятаться в пыльных хижинах, когда он может дать мне в разы больше. Думала, что смогу принять твои чувства... но ошиблась."

Каждое слово резало горло, как стекло.

"Живи счастливо. И если ты по-настоящему меня любишь — исполни мою просьбу. Никогда больше не появляйся в моей жизни. Ты будешь лишь напоминанием о моей ошибке."

Я придавила листок тетрадью, чтобы утренний ветер не унес его.

Дверь хижины скрипнула, когда я открыла ее. На пороге я обернулась в последний раз.

Теодор спал, его светлые волосы растрепались по подушке. В полутьме он выглядел таким молодым. Таким... беззащитным.

— Прости меня, — прошептала я в тишину.

И шагнула в предрассветные сумерки.

Холодный ветер обнял меня, словно понимая, что больше никто этого не сделает.

Я не оглядывалась.

Не могла.

Потому что знала — если увижу его лицо, если услышу, как он зовет меня...

Я не смогу уйти.

А я должна.

Ради него.

Ради отца.

Тишина в моих покоях была оглушительной. Я стояла у окна, глядя на темнеющий сад, и не могла отогнать от себя воспоминания. Воспоминания — о теплых руках Теодора, о его смехе, который звучал так легко и искренне. О том, как мы лежали на лугу, и он, смеясь, сдувал с моего носа что-то похожие на одуванчик. О нашей ночи в хижине, где единственным светом были угли в камине, а единственным звуком — наше дыхание.

Он был таким живым. Таким настоящим. А Каспиан... Каспиан был вечной зимой. Вечным холодом и игрой в тени.

И все же, когда в дверь без стука вошел он, мое сердце предательски екнуло. Он был одет в простой, но безупречно сидящий черный камзол, и в его волосах играл отблеск заходящего солнца.

— Надеюсь, ты не планировала провести вечер в одиночестве, — произнес он, и его голос, низкий и бархатный, заставил мурашки пробежать по коже. Проклятие. Почему даже это должно было казаться мне привлекательным?

Ужин проходил в Малом бальном зале. Стол ломился от яств, но я почти ничего не могла проглотить. Каспиан был невероятно обаятелен. Он рассказывал о своем детстве, о том, как учился фехтовать в этом зале. И я смотрела на его улыбку и думала: У Теодора улыбка шире. И глаза смеются вместе с губами.

— Знаешь, Алисия, — Каспиан протянул руку через стол, касаясь моих пальцев. Его прикосновение было прохладным. Пальцы Теодора всегда были такими теплыми... — Когда я впервые увидел тебя в той библиотеке... ты была подобна вспышке света в моем вечном мраке.

И в этот миг, глядя в его темные, почти черные глаза, я почувствовала это. Тот самый трепет. Ту самую опасную, отравленную надежду. Он ужасен , — яростно твердила я себе. Он лжец, манипулятор, он заточил моего отца! Но мое сердце, глупое, непослушное сердце, сжималось от чего-то другого — от воспоминания о том, каким он мог бы быть. Каким он иногда, на одно мгновение, казался.

Он встал и подошел ко мне, опустившись на одно колено. Его лицо было так близко.