Книга Альфа для центавры, страница 18 – Людмила Вовченко

— У нас принято уважение, — здоровался второй.

— У нас тоже, — отзывался Рион, и уважение почему-то тут же превращалось в желание держать дистанцию.

Самые упорные подходили к Татьяне. Один, смуглый, с выбритыми висками и диковатой улыбкой, чуть-чуть наклонил голову:

— Лидер Земли, примешь знак? — и при этих словах он протянул ей браслет из светящихся травинок, тонких, как капилляры света.

— Приму слово, — сказала Татьяна. — Браслет — оставь при себе. На удачу. — И улыбнулась так, как умеет улыбаться лис: вежливо, тепло — и ни грамма согласия.

Он побледнел и, кажется, впервые в жизни ощутил, что у подарков тоже есть границы. Отступил. За его плечом Татьяна заметила, как Каэль разжал кулаки (значит, уже сжал), а Рион снял с пояса нож — не угрожающе, просто напомнив себе, где он. Элиан же стоял рядом — невесомо, но чуть ближе, чем требует протокол. Его близость была как тонкая тень дерева: не напирает, но охраняет.

— Ты ловко разруливаешь, — quietly сказал он, когда очередная делегация растворилась в тёплом воздухе. — Ничего не взяла, никого не обидела. Сложное ремесло.

— Я работала с людьми, — ответила Татьяна. — Там это — выживание.

— Мы — тоже люди, — отозвался он.

— Вы — лучше, — вмешался Каэль, не удержавшись. — По крайней мере, ты.

— Пожалуйста, говори это почаще, — с неприличной серьёзностью попросила Алла, проходя мимо. — Я записывать буду. На стену повешу.

— На стену вешают трофеи, — хмыкнула Яна. — На стену не надо.

— Девочки, — сказала Лина, — распределяем еду. И да, Алла, на стены ничего не вешаем, стены живые. Они обидятся.

Стены, будто соглашаясь, пустили по поверхности мягкую волну света и дали запах — какой-то недозрелый, как яблоко, сорванное слишком рано. Неприязнь дома? Или предупреждение? Татьяна коснулась ладонью и тихо сказала: «спасибо». Волна успокоилась.

— Дом вас слышит, — сказал Элиан. — И он рад. Слишком тихо было до вас.

— Значит, будем шуметь, — кивнула Татьяна. — Но без хамства.

— Это не про тебя, — вмешался Рион. — Про тех, кто ночью на круги не ходи. — Он бросил взгляд в сторону Кромки.

Татьяна поймала намёк: чужой корабль, который «ждал», мог и не улетать. И тишина иногда пахнет не миром, а засадой.

* * *

Ближе к вечеру, по всем законам жанра, случилась мелкая беда — та, что проверяет нервную систему и чувство юмора.

Яна решила научить дом рисовать «как на Земле»: взяла чашу с густым зелёным напитком, похожим на кисель из травы, и махнула кистью над стеной, смеясь:

— Смотри, дом, это — абстракция. Это — дорогая картина. Это — на аукцион!

Дом понял слово «аукцион» слишком буквально и на всякий случай заблокировал все стены, пол и потолок: они загорелись холодным белым, убрали ниши, заморозили полки, спрятали кровати — и получили стерильную белую коробку.

— Я — гений, — прошептала Яна, застыла в позе богини расплаты и мёртвым голосом добавила: — Пожалуйста, спасите меня.

— Дом, — сказала Татьяна самым спокойным голосом, какой смогла достать из себя. — Команда была ошибочна. «Аукцион» — плохое слово. Мы — дом. Дом — дружба. Дом — уют. Дом — смех. Дом — вещи обратно.

Стены мигнули. Белый вернул свет. Полки, словно виновато, выползли из стен, как улитки из раковин. Кровати распустились простынями, как цветы. А под потолком вспыхнуло слово, которое дом, видимо, счёл ключевым: дом.