Книга Альфа для центавры, страница 19 – Людмила Вовченко

Женщины разразились смехом. Яна покраснела до ушей, но низко поклонилась:

— Простите. Больше не буду. А если буду, то шёпотом.

— Уже добавила в «публичные слова» запрещённый список, — сказала Татьяна. — И в него вошли «аукцион», «продажа», «оценка», «лот».

— И «ни одна из нас — товар», — добавила Лина.

— Это не слово, это закон, — сказал Рион, слышавший из коридора. — И да, Яна, абстракции — после ужина. Когда никто не стоит в штанах на одной ноге.

— Я всегда в штанах, — буркнула Яна.

— Это мы заметили, — отозвался Каэль, и впервые за день его голос был с усмешкой, не с огнём.

Татьяна поймала этот момент — облегчение, перемигивание, смешок. Он был ценней любого урока: смех и беда прошли рядом, но не слиплись.

* * *

Вечер принёс не только светлячков, но и запахи кухни — густые, пахучие, обволакивающие. Дом научился печь тонкие лепёшки с хрустом по краям, под которые женщины натёрли «сыроморь» — мягкую белую массу, тянущуюся тёплыми нитями, и посыпали зеленью. Рион принёс рыбу — и приготовил её так просто, что Татьяна подозревала магию: соль, трава, горячий камень. На камне рыба пела тонко и вкусно, и это пение соблазнило даже Олесю, которая весь день храбрилась, а вечером вдруг съела две порции и тихо сказала «пожалуйста ещё» — так, будто боялась разрушить новый мир словом.

Татьяна стояла у стойки и намазывала лепёшку, когда за спиной возник Элиан.

— Ты сегодня дважды гасила панику, — сказал он. — На Кромке и здесь. Ты устаёшь.

— Я привыкла, — отозвалась она. — Уставать и держать.

— Привычки — кандалы, — мягко сказал он и протянул ей чашу с прозрачным, почти ледяным напитком. — Это — не вино. Это — свет воды. Он снимает лишние мысли.

— А у меня все мысли — нужные, — усмехнулась Татьяна, но сделала глоток и признала: стало легче. Мысли не ушли — перестали кусаться.

— Спасибо, — сказала она и подняла глаза. Он был близко. Слишком близко для «совета», слишком правильно для «поддержки». Серебряная радужка его зрачков ловила свет, как зеркало воды.

Татьяна позволила себе роскошь — не отступить. Просто стоять и смотреть. Оценивать. Не объектом быть, а субъектом. Непривычно? Привычно. Ей вообще всегда было привычнее решать, чем ждать.

Справа появился Рион, как носитель тепла. Положил на тарелку ей большую, фактически неприлично большую порцию рыбы.

— Ты всё сегодня тянула, — сказал он. — Ешь.

— Вы заметно одинаковы, когда говорите «ешь», — ответила Татьяна, взяла вилку и, почувствовав висящий в воздухе вопрос, сама сказала: — Нет, я не выбираю сейчас. И да, я знаю, что вы — рядом.

— Ты имеешь право не выбирать, — неожиданно согласился Каэль, встав у колонны, как тень. — Но у тебя нет права падать.

— Это я знаю лучше вас, — бросила она и вдруг улыбнулась — самой себе, не им. — И у меня есть право смеяться. Прямо сейчас.

Она поставила тарелку, подняла чашу, повернулась к женщинам:

— Земные, — сказала громко. — Есть предложение. Мы были «лоты», «единицы», «товар». Теперь — играем в обратное. Каждая называет вслух одну свою «дорогую нелепость». Маленькую. Смешную. На Земле такие вещи мы прятали. Здесь — достанем. Это будет наша броня.

Пауза — и вдруг смех, шорохи, поднятые руки.

— Я боюсь бабочек, — выпалила Нина и тут же прижала ладони к щекам. — Они непредсказуемые!

— Я коллекционирую магниты на холодильник, — призналась Лина. — И если кто-то в гостях переставлял их местами, я вежливо, но упорно возвращала всё назад.