Книга Альфа для центавры, страница 25 – Людмила Вовченко

— По «истинной», — коротко ответил он. — Тут много слов, чтобы сказать «хочу взять». Они не знают, что у нас есть слово «нет».

— Тогда повторим, — сказала Татьяна. — На несколько голосов.

Пока мужчины ушли к панели, где дом разговаривал линиями света, женщины сгрудились, как стая воробьёв во время грома. Алла нервно шутила, Яна вскидывала волосы, Лина обнимала Нину, Полина считала пульс — всем, у кого под рукой оказалась чужая рука. Олеся шептала что-то растению в горшке: то ли колыбельную, то ли матерное.

— Тань, — Нина дернула её за локоть. — А если они правду… Ну… если они меня… выберут?

— Тогда ты скажешь «нет», — спокойно проговорила Татьяна. — А если я не услышу — скажешь громче. А если совсем — скажем хором. Мы же договаривались.

— Договаривались, — кивнула Нина. И вдруг потянулась к Татьяне, чмокнула в плечо — быстро, смущённо. — На удачу.

Сигнал стих так же внезапно, как пришёл. Дом чуть расслабился, воздух отступил от горла. Мужчины вернулись. Рион — как после тяжелого мешка, который не пришлось нести; Каэль — тише огня, но ярче глаз; Элиан — прозрачнее.

— Это был прощуп, — сказал Элиан. — Как игла. Они понимают, что им не рады. И что мы — не рынок.

— Но они терпеливые, — мрачно добавил Рион. — Будут ждать, где тонко.

— Мы сошьём, — отрезала Татьяна. — И укрепим.

— Как? — спросил Каэль.

— Порядком, — ответила она. — Распорядок — это портной. Он шьёт дыры и укрепляет швы.

— Ты смешная, — хмыкнул Каэль.

— Я практичная, — поправила Татьяна.

* * *

Ночь пришла мягко, светом зелёной луны — настолько плотным, что тени лежали на полу, как шали. Женщины расходились по комнатам уже не стаей, а малыми «связками»: по двое, по трое — у каждой к каждой было «на если что». На кухне пахло травой и чем-то печёным, на стенах висели световые рисунки — кошка Яны, вязь магнитов Лины, смешной носок Аллы с северным узором. Дом слушал.

Трое стояли в галерее — не рядом и не далеко, как три точки треугольника. Татьяна вышла, опёрлась ладонями на прохладный камень перил и улыбнулась океану:

— Спасибо, что гремишь, когда мне надо не думать.

— Ты смеёшься, когда надо не плакать, — сказал Рион.

— И плачу, когда надо не смеяться, — отозвалась она. — Это тоже навык.

— Сегодня ты была слишком спокойна, — сказал Каэль. — Это раздражает.

— Сегодня я имела право, — пожала плечами Татьяна. — И завтра буду иметь. Дальше — как пойдёт.

— Ты держишь их, — тихо произнёс Элиан. — И себя — держишь. Сильнее, чем нужно.

Она повернулась. Серебряный в его глазах ловил лунный свет и делал в воздухе тонкую дорожку — как от светляка.

— Если отпустить — я рассыплюсь, — сказала она честно. — У меня клей — слова. И смех. И работа.

— И мы, — сказал Рион.

— И мы, — эхом повторил Каэль, и это прозвучало так, будто он сам удивился своей согласности.

Татьяна протянула руку — не «к кому-то», а «между». Воздух ответил теплом.

— Завтра водой займёмся, — сказала она. — Хочу, чтобы все умели плавать под куполом. Если мир вдруг решит пошутить — будем смеяться, когда плывём.

— Я с тобой в воду не пойду, — предупредил Каэль. — Я горю.

— Поэтому с тобой — берег и нож, — кивнула она. — С Рионом — вода и камень. С Элианом — воздух и нота. Я всё расписала.

— То есть нас распределили? — фыркнул Рион.

— Не вас, — улыбнулась Татьяна. — Себя. — И добавила, уже тише: — И «кухонный свет» оставлю включённым. На если что.