Книга Черный крестоносец, страница 262 – Алистер Маклин

Не знаю, сколько мы простояли под холодным проливным дождем, глядя на тело. Наверное, долго. Потом подняли глаза друг на друга. Все понимали, что каждый из присутствующих сейчас способен думать только об одном: кто следующий? В тусклом свете фонаря, который я все еще держал в руке, мы всматривались в лица друг друга: работающий на максимальных оборотах механизм чувственного восприятия пытался, с одной стороны, прозондировать ситуацию извне и уловить первые признаки смерти в стоящих рядом, с другой – был обращен внутрь, чтобы выявить эти признаки в себе. Ни с того ни с сего я вдруг крепко выругался, возможно от злости на себя, на собственную трусость, или на Грегори, или на ботулиническую заразу – не знаю, – резко повернулся и пошел в коровник, прихватив с собой фонарь, а они остались стоять вокруг мертвеца в непроглядной тьме под дождем, словно каменные изваяния плакальщиков, совершающих какой-то древний языческий обряд.

Мне нужен был шланг, и я нашел его почти сразу, вытащил из коровника, надел на кран колонки и полностью открутил вентиль: напор оказался не хуже, чем в городском пожарном гидранте. Я кое-как взобрался на стоящую неподалеку повозку с сеном и обратился к Шефу:

– Подходите, сэр, вы будете первым.

Шеф храбро встал прямо под направленную вниз насадку, и струя воды, бьющая по голове и плечам, едва не свалила его с ног, однако он бодро выдержал полминуты – ровно столько я потребовал оставаться под шлангом. К тому времени, как я завершил процедуру, он весь вымок, будто просидел целую ночь в реке, и дрожал так, что сквозь шипение воды я слышал стук его зубов. Зато теперь я точно знал, что все токсины, которые могли пристать к лицу или телу, полностью смыты.

Я провел обливание поочередно для четверых остальных, а Хардангер – для меня. Струя била так сильно, будто тебя безостановочно обрабатывают далеко не легковесными дубинками, к тому же вода была ледяной, но стоило вспомнить о только что скончавшемся человеке и о том, какие муки он принял, как несколько синяков и риск подхватить воспаление легких начинали казаться не заслуживающей беспокойства чепухой. Закончив поливать меня, Хардангер выключил воду и вполголоса сказал:

– Простите, Кэвелл. Вы были совершенно правы.

– Я виноват, – ответил я. Вопреки моей воле голос прозвучал вяло и безжизненно, по крайней мере в моих ушах. – Нужно было его предупредить, сказать, что нельзя трогать руками рот и нос.

– Мог бы и сам догадаться, – неподобающе обыденным тоном произнес Хардангер. – Он знал об опасности не меньше вашего, об этом трубили сегодня все газеты. Идемте проверим, есть ли у фермера телефон. Впрочем, сейчас уже нет большой разницы. Грегори знает, что задерживаться в полицейском «ягуаре» даже на секунду сверх необходимого – слишком рискованное дело. Он обставил нас по всем фронтам, будь проклята его черная душа, и его уже ничто не остановит. Двенадцать часов, он сказал. Ему нужно всего двенадцать часов.

– Через двенадцать часов Грегори сдохнет, – пробормотал я.

– Что? – Хардангер посмотрел на меня так, что я буквально кожей ощутил на себе его взгляд. – Что вы сказали?

– Он сдохнет, – повторил я. – Еще до рассвета.

– Хорошо, – сказал Хардангер.

У Кэвелла все-таки сорвало башню, наверняка подумал он, но сделаем вид, что все в порядке, не устраивать же по этому поводу танцы с бубнами. Он взял меня за руку и потащил в сторону залитых светом прямоугольников окон – к дому.