Онлайн книга «Черный крестоносец»
|
От входа территория «Боманьера» казалась совершенно безлюдной, но Боуман успел проникнуться к Черде и его веселой компании в точности таким же доверием, какое мог бы испытывать по отношению к гнезду кобр или к паучьей колонии «черных вдов», а потому, медленно продвигаясь вперед, старался не выходить из тени. Носок его туфли неожиданно наткнулся на что-то твердое, и он услышал слабый металлический лязг. Боуман застыл на месте, но звук, похоже, не вызвал ответной реакции его возможных противников – их было не видно и не слышно. Присев, он поднял с земли пистолет, отброшенный им недавно к опоре бензонасоса, – несомненно, оружие юного Ференца. Судя по состоянию, в котором юноша растворился во тьме в их прошлую встречу, он вряд ли успел соскучиться по своему пистолету или захочет воспользоваться им в ближайшее время, но Боуман все равно решил вернуть потерянное. Просто потревожить спящих у него все равно бы не вышло: окна и приоткрытая дверь фургона Черды по-прежнему источали свет, тогда как остальные фургоны на площадке перед отелем были погружены в темноту. Подойдя к фургону, Боуман бесшумно поднялся по ступенькам и заглянул в дверной проем. C забинтованной левой рукой, с синяком во всю щеку и с большой полосой лейкопластыря на лбу Черда выглядел уже не так грозно, хотя по сравнению с Ференцем, которому он сейчас деловито оказывал медицинскую помощь, пребывал в идеальном состоянии. Лежа на узкой койке, сыночек жалобно стонал, пока отец сматывал с его лба напитавшуюся кровью повязку. Когда последним рывком был снят последний слой бинта, раздался уже вопль, а не стон: боль погрузила Ференца в состояние, довольно близкое к полной потере чувств, и Боуман увидел, что через весь лоб юноши тянется вполне серьезная ссадина. Впрочем, ее размеры меркли рядом с массивным кровоподтеком во все лицо; если у Ференца имелись и иные телесные травмы сопоставимых масштабов, сейчас ему точно не позавидуешь. Боумана это не особенно трогало; если в тот судьбоносный момент Ференцу сопутствовала бы удача, это он, Боуман, имел бы сейчас увечье, едва ли совместимое с жизнью, про боль уже и говорить нечего. Пока отец накладывал свежую повязку, Ференц неуверенно сел на койке, потом упер локти в колени и, ткнувшись лицом в ладони, снова застонал: – Господи боже, что такое? Моя голова… – Все будет в порядке, – утешил сына Черда. – Синяки да ссадины всего-то. – Но что это могло быть? И почему моя голова… – Машина. Ты помнишь? – Машину? Да, помню… Этот черт Боуман! – (Чья бы корова мычала, подумал Боуман.) – Он что же… Он… – Да, будь проклята его гнилая душа. Он от нас ушел и разбил наш грузовик. Ты это видел? – Черда приподнял увечную руку, указывая на заклеенный лоб. Оглядев их без интереса, Ференц отвел глаза. Сейчас его голова была занята другим. – Отец, мой пистолет!.. Где мой пистолет? – Он тут. Боуман шагнул внутрь фургона с наставленным на Ференца пистолетом; в другой руке он сжимал окровавленную цепочку с распятием. Юноша уставился на вошедшего с таким видом, будто его голова лежала на плахе, а Боуман стоял над ним с занесенным топором, хотя и мечтал при этом поменяться местами с палачом. Черда, стоявший к двери спиной, обернулся и, как и сын, застыл в неподвижности. Судя по всему, радости от встречи с Боуманом он испытал не больше, чем Ференц. Сделав вперед два осторожных шага, Боуман опустил окровавленное распятие на боковой столик. |