Книга Черный крестоносец, страница 415 – Алистер Маклин

– Бедолага! – Нескрываемое презрение, с которым Пирс произнес это слово, конечно же, было адресовано Дикину, а не Марике. – Не желаете повторить это, мадам, перед родственниками погибших при пожаре в Лейкс-Кроссинге? У этого негодяя еще уйма мяса на костях. Ничего, выживет.

– По крайней мере, вы же не намерены оставлять его связанным на всю ночь?

– Именно так я и намерен поступить. – Теперь в голосе маршала звучала категоричность. – Освобожу его утром.

– Утром?

– Именно. И отнюдь не из каких-то теплых чувств к нашему приятелю. К тому времени мы достаточно углубимся во враждебную территорию. А там сбегать будет бессмысленно. Белый, один, безоружный и без лошади среди пайютов не протянет и двух часов. На снегу его двухлетний карапуз выследит, не говоря уже о том, что он попросту умрет от холода или голода. Как-никак, даже если нам что-то и неизвестно о господине Джоне Дикине, мы все же хорошо усвоили, что он весьма высокого мнения о собственной шкуре.

– Значит, он будет лежать здесь и страдать всю ночь?

– Он убийца, поджигатель, вор, шулер и трус, – терпеливо объяснил Пирс. – Крайне неудачный выбор для объекта вашей жалости, мадам.

– А вы являете собой крайне дурной образец представителя закона, мистер Пирс! – Судя по отнюдь не малому изумлению на лицах присутствующих, яростный выпад Марики был явно не в ее характере. – Или вы не знаете закон? Нет, дядя, я не стану «тсс, моя дорогая»! А закон Соединенных Штатов на этот счет выражается предельно однозначно: обвиняемый невиновен, пока не доказано обратное! Но мистер Пирс уже самолично осудил, признал виновным этого человека и, весьма вероятно, повесит его на первом попавшемся дереве. Закон! Покажите мне закон, в котором сказано, что вы имеете право обращаться с человеком как с дикой собакой!

Взмахнув длинными юбками, Марика разгневанно удалилась. С непроницаемым выражением лица О’Брайен заметил:

– Натан, я полагал, тебе известно о существовании закона.

Пирс сердито на него посмотрел, затем уныло усмехнулся и потянулся за стаканом.

На западном горизонте темные облака угрожающе окрасились в иссиня-черный цвет, а смутно различимые и по-прежнему далекие пики теперь бледно вырисовывались на весьма зловещем фоне. Сосны над долиной, по которой железнодорожный путь петлял сообразно изгибам местами замерзшей речки, уже были покрыты снегом. Армейский поезд вне расписания, скорость которого вверх по крутому склону едва ли превышала черепашью, двигался прямиком в жестокий мороз и ледяную тьму горной страны.

Больший контраст между условиями снаружи и внутри эшелона и представить было сложно, однако Дикин, пребывающий в офицерском салоне в полном одиночестве, навряд ли был в настроении оценить выгоду своего положения. Уж точно тепло дровяной печки и мягкое свечение единственной горящей масляной лампы не занимали его в первую очередь. Он по-прежнему лежал, но теперь перекатился на бок. Предприняв очередную мучительную, но безуспешную попытку ослабить веревку на запястьях за спиной, он скорчился от боли и оставил свою возню так же внезапно, как и начал.

Не одному только Дикину не спалось. Марика уселась на узенькой койке, занимающей больше половины ее крошечного купе, и задумалась, покусывая нижнюю губу и нерешительно поглядывая на дверь. Ее мысли были сосредоточены на той же самой проблеме, которая целиком поглощала и Дикина: на его крайне некомфортном положении. Внезапно Марика решительно встала, накинула халат и осторожно вышла из купе, бесшумно закрыв за собой дверь.