Книга Веди меня через бури горы Химицу, страница 50 – Мицуно Вацу

Меня так и тянуло сказать: «Не надо мне ничего подыскивать, просто дайте мне вернуться домой!» Но я сжала зубы, и так спокойно, как могла, спросила:

– А где мои ботильоны?

– Пришли в негодность. Нам пришлось их выбросить.

«Лучше б вы, чёрт возьми, мою вонючую сорочку выбросили! Обувь я могла бы как-нибудь подвязать или починить с небольшими усилиями!» Вслух я всего этого, конечно, не сказала. Во-первых, потому что не знала, как «чёрт возьми» переводится на японский, а во-вторых, потому что не знала, в каком на самом деле состоянии были ботильоны после моей «прогулки» по лесу. Третьей причиной моего молчания могла бы быть вежливость, если бы в сложившейся ситуации меня хоть немного волновал этикет.

В любом случае, мне нужна была какая-нибудь обувь, чтобы уйти из этого дома и найти тех, кто действительно мог сказать, где я нахожусь. Потому я, скрепя сердце и скрипя зубами, сунула ноги в так называемые «гэта».

Они оказались полностью деревянными и подняли меня на добрые пять сантиметров от пола. Тесьма, оказавшаяся между пальцами, начала натирать кожу почти сразу. Гэта и правда были мне малы – пятка свисала сзади, и я не понимала, как вообще в такой обуви можно было ходить.

С трудом, но мне всё же удалось спуститься с порога на выложенную округлыми камушками тропу через сад.

– Вы никогда не носили такую обувь? – спросила Изуми, подавая мне руку.

– Нет.

Это была чистая правда. Даже у мамы в гардеробе я не видела ничего подобного. Она могла носить одежду, похожую на ту, в которую облачили меня, но на её ногах дома всегда были мягкие тапочки, а на улицу она надевала обычные туфли или сапожки. «Может, мама бежала с родины из-за этих приспособлений для пыток?..» С каждым шагом такая теория казалась всё более правдоподобной.

Цепляясь за локоть Изуми, я шла по дорожке через странный сад. Странным он был по многим причинам. Незнакомые яркие цветы и растения казались ухоженными, но я не могла понять схему их расположения. Вдоль тропинки ветвился ручеёк, оканчивающийся в пруду с оранжево-белыми рыбами и цветами лотоса. В любом английском саду к такому прудику добавили бы хоть маленький, но фонтан, а здесь его не было. Никаких скамеек или стульев, чтобы насладиться окружающей красотой, я тоже не видела.

Оканчивался сад высоким забором с миниатюрной изогнутой крышей и двустворчатыми воротами с красной крышей побольше. Обогнав госпожу, Аяка налегла на створки, открывая их. – Взгляните туда, – попросила Изуми, подводя меня ближе.

До самых ворот я смотрела только себе под ноги, чтобы не споткнуться в неудобной обуви о камни на дорожке. Но, подняв голову, решила, что лучше было бы споткнуться, упасть и не видеть того, что открылось взору.

В коттедже Сакура на стене вдоль лестницы висело два акварельных пейзажа. На обоих были горы. Один запечатлевал зиму с пургой и белеющим снегом, второй – весну с розовыми лепестками цветущей сакуры. Сейчас было лето, но я не могла не узнать очертания гор, которые видела каждый день с раннего детства на стене родного дома.

Дом и сад, в которых я оказалась, тоже были построены на склоне какой-то горы, потому что сразу за воротами начиналась крутая каменная лестница, ведущая вниз. По бокам от неё стояли невысокие фонари с потушенным огнём.

Но это были мелочи, потому что стоило поднять взгляд чуть выше, и ему открывалась зелёная обжитая долина с деревянными домиками, ничуть не похожими на английские или европейские дома. А ещё дальше были видны заснеженные вершины гор. Точно такой же формы, как на акварельных пейзажах в Сакуре.